Развитие этнической экологии в России
Аналог культурной экологии возник в России во второй половине семидесятых годов под именем этническая экологии, которая трактовалась как "научная дисциплина, расположенная на стуке этнографии с экологией человека (социальной экологией) и имеющая зоны перекрытия с этнической географией, этнодемографией и этнической антропологией ".[1] Причем теме адаптации и жизнеобеспечения этноса в российской этнографии и культурологии уделялось особое внимание и достижения российских исследователей порой превосходят достижения их западных коллег.
Отличие этнической экологии от культурной, разработанной Стюардом, выглядело надуманно и, по всей видимости, являлось данью советской идеологии, требовавшей от советских научных работников отрицания достижения общественных наук на Западе. Поэтому утверждалось, будто бы в основе культурной экологии, в отличии от этнической экологии, "лежит признание определяющей якобы роли природной среды, к которой адаптируется культура тех или иных этнических групп и даже их социальная организация, а в конечном счете и признание того, что вся этническая история географически детерминирована. "[2] В действительности такого разграничения провести нельзя, и географический детерминизм в этих двух научных направлениях ощущается в равной степени.
Провозглашалось, что этническая экология "ставит своей задачей изучение традиционной системы жизнеобеспечения этнических групп и этносов в целом в природных и социокультурных условиях их обитания, а так же влияния сложившихся экологических взаимосвязей на здоровье людей; изучение использования этносами природной среды и их воздействия на эту среду, традиций рационального природопользования, закономерностей формирования и функционирования этноэкосистем. "[3]
Так же как и в культурной экологии, в этнической экологии акцент делался на изучении адаптации человеческого общества к окружающей среде. Культура рассматривалась как механизм, посредством которого такая адаптация осуществлялась. С помощью культуры "люди не только приспосабливались со временем к той или иной новой природной среде ( "экологической нише "), но и преобразовывали в большей или меньшей степени саму эту среду, создавая "культурные ландшафты ". "[4]
Особая заслуга разработки в рамках российской науке понятий адаптации и культуры в качестве адаптивного механизма принадлежит Э.С. Маркаряну. Его трактовка этих явлений представляется более оригинальной и глубокой, чем в западной этнологии.
По мнению Маркаряна, адаптация представляет собой "способность системы для самосохранения приводить себя по принципу обратной связи в соответствие со средой. "[5] Происходит это по принципу "культурных мутаций " - возникновения внутри культуры, которая по тем или иным причинам перестала удовлетворять потребности человеческого общества к внешней среде, системы инноваций (нововведений, новшеств). "Если инновации принимаются социальной системой, то они в той или иной форме стереотипизируются и закрепляются культурной традицией, подобно тому, как прошедшие естественный отбор мутации и их рекомбинации закрепляются в генетических программах биологических популяций. "[6] В культуре закрепляются только те инновации, те поведенческие, институциональные и прочие модели, которые являются адаптивными по отношению к окружающей среде. Адаптация, таким образом, это процесс социокультурной перестройки общества. Общество, в свою очередь, является постоянно подвижным, меняющимся. Адаптация является движущей силой культурных изменений внутри общества, с одной стороны, и изменений, "окультуривания " среды обитания, с другой. Поэтому и саму культуру Маркарян определял в качестве "способа универсального адаптивноадаптирующего воздействия на среду ".[7]
Этот динамических подход подчеркивался практически всеми российскими учеными, которые занимались проблемами этнической экологии, или этноэкологии, как ее иногда называют. "Этноэкология стремиться рассматривать этнос, его культуру, производственную деятельность и осваиваемую природную среду в динамическом единстве, т.е. представить их в виде сложной развивающейся системы. "[8]
Здесь важно подчеркнуть некоторое существенное различие между пониманием термина "адаптация " в российской науке и в науке западной. Если, исходя их западного культурэкологического понятийного аппарата, "взгляд на культуру как на адаптивную систему скорее подчеркивает, что культура является стабильным (уравновешенным) образованием, чем то, что она способна к изменениям "[9], то для российской науки - "адаптация отражает динамизм человеческой культуры. "[10] Изучение проблемы адаптации подразумевает "анализ пути, по которому пошло развитие человеческой общности (ее культуры, жизнеобеспечения, природопользования) в условиях выбора одной из нескольких доступных возможностей в данной среде обитания. Такой выбор принято обозначать термином "адаптивная стратегия ". Разумеется, он всегда определяется не только особенностями среды, но и уровнем технологического развития, традициями, культурными ценностями группы, внешним воздействием и множеством других социальных факторов. "[11] Как мы видим, в данном толковании особо подчеркивается влияние на формирование адаптивной стратегии социальных, и что еще интереснее, ценностных факторов. Понимание проблемы адаптации, таким образом, в российской науке (и это в советское время!) оказывается значительно менее биологическим и даже менее материалистичеким, чем в западной науке. Произошло значительное усложнение привычного термина. Очевидно, что в данном контексте понимание культуры в качестве адаптивного механизма ни в коем случае не сводится только к регулированию ею функций жизнеобеспечения и допускает значительно более сложные толкования, о чем у нас пойдет речь в следующих главах.
Значительные метаморфозы претерпело в российской этнологии и понятие "жизнеобеспечение " (subsistence).
Этот термин был предложен американским этнографом Р. Лоуи[12] и означает собственно технологию добывания и производства пищи. В России понятие "жизнеобеспечение " получило значительно более сложное истолкование. Один из ведущих российских этнологов Игорь Крупник считает даже, что "само понятие "жизнеобеспечение " можно в значительной мере считать оригинальным русскоязычным образованием. Этот образный перевод английского слова subsistence (дословно "существование, пропитание, средство поддержания жизни ") первым из этнографов стал использовать С.А. Арутюнов. Очевидно, что "жизнеобеспечение " шире и понятийно богаче, чем "существование " и тем более "пропитания ". На основе удачного термина появились новые производные категории, выходящие далеко за рамки исходного значения слова subsistence, под которым в зарубежной этнографии по прежнему обычно понимаются потребительские виды хозяйства, направленные на производство пищи: охоту, собирательство, ранние виды земледелия и скотоводства. Одним из ярких нововведений стало понятие "культура жизнеобеспечения " как особый компонент культуры этноса. "[13]
Культура жизнеобеспечения - это "взаимосвязанный комплекс особенностей производственной деятельности, демографической структуры и расселения, трудовой кооперации, традиций потребления и распределения, т.е. экологически обусловленных форм социального поведения, которые обеспечивают человеческому коллективу существование за счет ресурсов конкретной среды обитания. "[14] Это - "процесс экологической адаптации общества к природной среде ", происходящий "путем соответствующего социальноорганизационного территориального освоения ".[15]
Для более детального объяснения этого важного для этнологии понятия обратимся к коллективной монографии "Культура жизнеобеспечения этноса " теоретические главы которой специально посвящены разработке понятия "культура жизнеобеспечения ".
"Деятельность по жизнеобеспечению развертывается в пространстве координат, одной из которых является отношение "общество - природа ", другой - отношения "общество - индивид ". Весь цикл физического освоения людьми природной среды - производство, распределения и потребление материальных благ - совершается в определенных социальноорганизованных формах... В соответствии с пониманием культуры как способа человеческой деятельности материальная технология общества является лишь одной из подсистем его универсальной технологии. Она теснейшим образом сопряжена и взаимосвязана с социальной технологией общества - со способами организации социальных отношений и социальнонеобходимой регуляции поведения индивидов...
Социальнотехнологический комплекс культуры в целом включает в себя двоякого рода средства обеспечения того или иного (исторически и этнически определенного) способа внутренней организации общественной жизни. Первую группу этих средств составляет набор социальных институтов, оформляющих наиболее общие виды социальных отношений, образующие структурный "остов " общественной системы (институты разделения труда, собственности, родства, брака, общественного управления и т.п.)... Будучи адресованы не индивидам как таковым, а социальным группам и имея центральной задачей организацию внутригрупповых связей, институциональные механизмы культуры ограничены в своих регулятивных возможностях сферой внешних условий и внешних, поведенческих проявлений человеческой деятельности, непосредственно не затрагивая область ее мотиваций. Именно в этом пункте институциональные средства технологии существенно отличаются от другой группы средств, которую можно условно обозначить как гуманитарные средства. Последние направлены именно на формирование определенных социальноцелесообразных мотиваций деятельности людей и, следовательно, непосредственным объектом своего регулятивного воздействия имеют сферу человеческого сознания. Речь идет о комплексе разнообразных нормативноценностных и мировоззренческих идей и представлений этического, религиозного, этикетного, эстетического и пр. порядка. Речь идет также о комплексе механизмов, образующих характерные для той или иной этнокультурной общности способы (технологию) внедрения указанных духовных образований из фонда коллективного сознания в фонд сознания индивидов (технология научения, воспитания, просвещения, социального контроля, социализации и т.п.) [Этот тип можно назвать гуманитарной технологией]...
Эффект организации коллективной жизни достигается здесь, таким образом, функционированием не внешних (объективных в институциональной структуре общества), а внутренних - идеологических и психологических предпосылок человеческой деятельности...
Любое духовное образование, любой факт коллективного сознания, сколь угодно отвлеченным по содержанию и сколь угодно "непрактичным " в социальном отношении он ни казался бы, в действительности представляет собой компонент социальной технологии общества и, следовательно, так или иначе участвует в поддержании и воспроизводстве структуры данного общественного механизма...
Функции компенсации стрессовых факторов, разрушительных и в плане психологического дискомфорта индивидов, и в плане психологической сплоченности социального коллектива, были призваны выполнять многие сопутствующие жизнеобеспечивающей практике человека символические акции. И именно в этом, при полной "бессмысленности " и нецелесообразности в утилитарном отношении этих акций и состоит их конечная целесообразность...
Чем выше уровень тревожности людей в связи с теми или иными угрожающих их жизни и благополучию факторами, и чем в меньшей степени или с меньшей надежностью они могли противодействовать этой угрозе, тем большее место в общем поведенческом массиве жизнеобеспечения занимают символические акции, создающие иллюзию такого противодействия. "[16]
Таким образом, проблема психологической адаптации человека и человеческого общества выделяется в качестве отдельной важной темы в российской этнической экологии. "К окружающей природной среде люди адаптируются не только в физическом, но и в психологическом отношении. Несомненно, что если группа людей живет в одних и тех же условиях не одно столетие, то такая психологическая адаптация не проходит бесследно; известно о существовании некоторых связей между психологическим складом, темпераментом и природными условиями, хотя причинноследственные закономерности здесь не всегда четко прослеживаются. В целом механизмы психологической адаптации более гибки и действенны, чем физической, и такая адаптация идет быстрее, но и она требует времени. Люди привыкают к определенному ландшафту, считают его родным. Человек, выросший в холмистой лесной полосе, чувствует себя неуютно при переселении на равнинную степь или морское побережье, даже если климатические условия их очень близки. Характерно, что русские переселенцы в степные районы старались посадить около дома хотя бы одну березку или какоето другое "родное " дерево, чтобы ослабить острое чувство ностальгии. "[17]
Особо следует подчеркнуть, что в российской этнической экологии и культурологии, в отличие от представителей магистрального направления культурной экологии за рубежом, адаптация рассматривается как процесс приспособления не только к природной среде обитания, но и к среде обитания социальной, сфере "межобщественных (межплеменных, межгосударственных и т. д.) связей и взаимодействий, рассмотренных в перспективе деятельности того или иного общества, с которым они [члены данного общества] вступают в контакт посредством институциализированных мирных (дипломатических, торговых и других), а также военных средств ".[18]
Аналогичным образом и относительно того, что касается системы жизнеобеспечения, ее психологической составляющей, подчеркивалось, что ее главным содержанием является "взаимоотношение людей не с природной, а с социальнокультурной, этнической средой... Действию стрессогенных факторов противостоит система социокультурных установок, определяющих (иногда в деталях) поведения человека в тех или иных случаях жизни. Абхазы, например, воспитываются в духе социальной дисциплины и самоконтроля и обычно чуть ли не с детства достаточно четко знают, что именно нужно делать в случае ссоры с близким другом или в какойто другой ситуации; такой установленный этикет предохраняет от чрезмерного нервного напряжения. "[19]
Важная роль психологической адаптации приводит к тому, что культура жизнеобеспечения включает в себя как рациональные, так и иррациональные элементы: ритуалы, легенды, специфические элементы идеологии.
Наличие в культуре иррациональных адаптивных элементов признается и в западной этнологии, однако эти элементы рассматриваются в рамках скорее материальной, нежели психологической адаптации.
Вернемся к проблемам психологической адаптации человеческого общества к среде обитания.
Благодаря своим тонким регулятивным и компенсаторным свойствам человеческая психика является совершенным "прибором " установления прямой и обратной связи с окружающей средой. Поломка этого "прибора ", сбои в его работе - сигнал о нарушении экологического равновесия, о разрыве важнейших связей, о существовании которых мы нередко даже не догадываемся... В русле проблем этнической экологии, основная задача которой - изучение условий и путей гармонизации отношений этноса со средой обитания (как природной, так и социальной), психологические исследования - одни из наиболее необходимых. Они позволяют вскрывать основные закономерности человеческого бытия... Методы психологического исследования, отличающиеся глубиной и тщательностью, могут помочь при решении таких важных проблем этнической экологии, как сущность внутренней связи этноса с природной средой его обитания.
"С точки зрения этнической экологии "наиболее интересный и плодотворный угол зрения, под которым можно вскрыть основные связи как человека, так и группы людей (этнической общности) со средой, - это изучение миграций в иную географическую и культурную среду, в данном случае - проблемы миграции и психического здоровья. Здесь мы сразу можем попытаться увидеть, насколько значимы связи человека или этнической группы с ее природным и культурным основанием, что происходит, если такие связи утрачиваются, и каков механизм установления новых, компенсирующих связей...
В исследовании, проводившимся сектором этнической экологии Института этнографии АН СССР в 1987 - 1989 гг. по изучению психологической адаптации русских старожилов в Закавказье было установлено, что, несмотря на то, что русские живут в новых географических условиях уже около 150 лет и называют окружающую природу "родной ", у них сохраняется бессознательное психологическое предпочтение природных ландшафтов средней России, откуда их предки выехали в 30 - 40-х годах XIX в.
С помощью метода семантического дифференциала нами было установлено разное психосемантическое наполнение понятия "родной природы " у русских старожилов Азербайджана и азербайджанцев. Для русских основными семантическими характеристиками родной природы в отличии от чужой являются: основательность, стабильность, надежность, щедрость, а для азербайджанцев: легкость, подвижность, изменчивость...
Если часть этноса переселяется в иное географическое пространство, она все равно остается частью данного этноса, даже не имея под собой родной в полном смысле этого слова почвы. Она ее аккумулирует в культурной и психологической формах и несет с собой повсюду. "[20]
Рассматривая проблемы адаптации общества к внешней природной и социокультурной среде, мы должны обратить внимание на следующее: "Достижение тех или иных целей в процессах деятельности личности, имеющих для нее адаптивное значение, может играть деструктивную роль для соответствующей группы и наоборот ".[21] Таким образом, нельзя поставить знак равенства между адаптацией к среде индивида и адаптацией общества. Более того, тот вариант адаптации к среде обитания, который является удачным для общества как целого с точки зрения его выживания и развития, может быть неудобен для конкретных индивидов, входящих в эту культуру. Так, Игорь Крупник указывает, что ценой стабильности для культуры северных народов "оказывались повышенные потери и постоянные разрывы в хозяйственнокультурной преемственности ".[22] Следовательно, то, что "адаптивно для целого, может не быть полость адаптивно для индивида ".[23]
Итак, этническая экология в России и культурная экология за рубежом разработали адаптивный подход в этнологии. Процесс материальной адаптации к среде обитания, материальной системы жизнеобеспечения был изучен подробно, ему посвящено множество книг и статей. Вопросы психологической адаптации, а так же вопросы адаптации не к природной, а социокультурной среде были поставлены, важность их была осознана. Однако, они остались слабо изученными.
Так, анализируя коллективную монографию "Культура жизнеобеспечения и этнос ", В.И. Козлов отмечает противоречие между теоретической заявкой исследования и его эмпирической частью: "Авторы, касаясь возможных аспектов характеристики "культуры жизнеобеспечения... " замечают, что человеческие потребности являются не только физиологическими, но и в огромной мере социально обусловленными. Поэтому, изучая жилище, поселение, одежду, пищу, мы даже порой не столько концентрируем внимание на чисто витальных функциях, сколько на том, как в них отразились художественноэстетические, престижнознаковые, этические и идеологические установки данного общества, входящие в его соционормотивную и гуманитарную культуру ". Однако такая "пора " для авторов монографии пока еще не пришла, и в дальнейшем они дают обычное описание сельских поселений Армении, сельского жилища армян и "системы питания ", дифференцируя их по трем основным природным зонам Армении. Никакого анализа подобной "культуры жизнеобеспечения ", применительно к конкретной природной среде при этом не дается, и насколько полно она удовлетворяет потребности населения - остается посуществу неизвестным. "[24]
А Н.М. Лебедева, единственная из представителей этнической экологии целенаправленно изучавшая психологические аспекты адаптации пишет, что "вопросы психологической адаптации этнических групп к географической среде практически не разработаны. "[25]
Обращаясь к теме арктической этноэкологии, исследуя при помощи математического энергетического метода способы адаптации к природе малых народов Севера Игорь Крупник особо подчеркивает, что существует еще другая отдельная тема - "духовные " аспекты адаптации народов к окружающей среде. "Эта часть гармонии не поддается "измерению алгеброй " и требует самостоятельного осмысления ".[26]
Таким образом, российская этническая экология вплотную подошла к проблеме психологической адаптации этнокультурной системы к своему окружению, и в ее рамках были высказаны даже некоторые весьма плодотворные мысли по этому поводу. Однако, направление это не получило должного развития. Вышедшая недавно монография Лебедевой рассматривает, не этнопсихологию, а 1) кросскультурную психологию и ряд смежных дисциплин, 2) понятие этничности, то есть этнических групп, проживающих в инокультурном окружение, что является не более, чем частной темой, которая, если ее рассматривать с психологической точки зрения, должна изучаться в контексте всей этнопсихологической проблематики, 3) проблемы исследований национального характера, но основываясь при этом на безнадежно устаревших подходах. Поэтому этническая экология не может рассматриваться как предтеча этнопсихологии, за исключением трудов И. Крупника, С. Арутюнова и, особенно, Э. Маркаряна.
- Проблемы психологической адаптации
[1] В.И.Козлов. Основные проблемы этнической экологии. // Этнографическое обозрение, 1983, N 1, с. 8.
[2] Там же.
[3] В.И.Козлов. Основные проблемы этнической экологии, с. 8.
[4] В.И. Козлов. Жизнеобеспечение этноса: содержание понятия и его этнологические аспекты. В сб. Этническая экология: теория и практика. М.: "Наука ", 1991, с. 26.
[5] Маркарян Э.С. Узловые проблемы теории культурной традиции. // Советская этнография, 1981, N 2, с. 81.
[6] Маркарян Э.С. Культурная традиция и задача дифференциации ее общих и локальных проявлений. В кн.: Методологические проблемы этнических культур. Материалы симпозиума. Ереван, издво АН Арм.ССР: 1978, с. 86.
[7] Маркарян Э. С. Культура как способ социальной организации. Пущино: НЦБИ АН СССР, 1982, с. 9.
[8] Крупник И.И. Арктическая этнология. Модели традиционного природопользования морских охотников и оленеводов Северной Евразии. М., "Наука ", с.14.
[9] Nanda S. Cultural Anthropology, р. 80.
[10] Крупник И.И. Арктическая этнология, с. 16.
[11] Маркарян Э.С. и др. Культура жизнеобеспечения и этнос. Опыт этнокультурного исследования (на примере армянской сельской культуры). Ереван: Издво АН Арм. ССР, 1983, с.27.
[12] Lowie R.H. Subsistence // Boas F. (ed.) General Anthropology. Boston, 1938.
[13] Крупник И.И. Арктическая этнология, с. 14 15.
[14] Крупник И.И. Арктическая этнология, с. 16.
[15] Маркарян Э.С. и др. Культура жизнеобеспечения и этнос, с.36.
[16] Э. Маркарян и др. Культура жизнеобеспечения этноса. Ереван, Издво АН Арм. ССР, 1983, сc. 61 - 71.
[17] В.И.Козлов. Основные проблемы этнической экологии. // Этнографическое обозрение, 1983, N 1, с. 13.
[18] Маркарян Э.С. и др. Культура жизнеобеспечения и этнос, с. 9.
[19] В.И.Козлов. Основные проблемы этнической экологии, с. 13.
[20] Н.М. Лебедева. Психологические аспекты этнической экологии, с. 101 102.
[21] Маркарян Э. и др. Культура жизнеобеспечения..., с. 91.
[22] Крупник И. И. Арктическая этноэкология, с. 231.
[23] Nanda S. Cultural Anthropology, р. 52.
[24] В.И. Козлов. Содержание понятия и его экологические аспекты. В сб.: Этническая экология, с. 27 28.
[25] Н.М. Лебедева. Психологические аспекты этнической экологии, с. 101.
[26] Крупник И. И. Арктическая этноэкология, с. 6.
источник неизвестен
Поделиться
